— Давайте, — соглашается дед.
— А как посадить?
— Сначала, — говорит дед, — соберите жёлуди.
— Хорошо, соберём. Их уже много нападало!
— Эти не годятся. Дождитесь первых заморозков, тогда посыплются спелые.
— Хорошо, дождёмся.
— Берите не все подряд. Ищите такие, у которых на конце востренький клювик. Это лучшие.
— Хорошо, отыщем.
— Вскопайте землю, посадите. Каждый жёлудь прикройте сверху еловой лапкой, чтоб мыши не сгрызли.Тогда всё?
— Нет. Взойдут весной жёлуди, скажу, что дальше делать. Работы ещё много.
— Сколько?
— И весну, и лето, и осень будете работать.
— Тогда всё?
— Нет. И ещё год, и ещё два, и ещё три. А потом поглядим...
— Долго-то как! Очень уж долго!
— Совсем не долго. Вот тысяча лет — это действительно долго.
— А при чём тут тысяча лет?
— А при том, — говорит дедушка, — что ежели постараться, тысячу лет будут стоять ваши дубы!
Дни стали ненастные, ночи холодеют.
И на колхозных огородах начали овощи убирать, чтобы не портились, не помёрзли.
Сначала убрали огурцы-голыши.
Потом — лук в бумажных рубашках.
Потом — бобы в шерстяных чулочках.
Убрали репу, брюкву,
редьку,
морковку,
свёклу,
турнепс
и
разную петрушку.
Одна капуста осталась. Её позже всех убирают.
У неё, у капусты, семьдесят семь одёжек, она холода не боится!
Качается, падает с дерена кленовый лист, похожий на красную гусиную лапу. Медленно падает.
А навстречу ему, только снизу вверх, летит другой лист. Точно такой же красный, похожий на гусиную лапу.
Медленно поднимается.
И вот соединились листья, летевшие друг к дружке. Слились в один. Заколыхались на воде отражения...
Только теперь стало заметно, что лист опустился на воду.
Я стою на берегу нашего озера. Никогда раньше не знал, что бывает вода такая прозрачная, такая спокойная. От осеннего холода, от осеннего солнца сделалась вода как воздух.
И не дерево в ней отражается — просто два дерева растут. Одно макушкой вверх, другое макушкой вниз.
Сверху падают листья.
Снизу падают листья.
И соединяются на невидимой границе между водой и небом.
Бабушка рубит капусту. Кочерыжки мне отдаёт, я их грызу, похрустываю.
Вот попалась самая толстая, самая длинная кочерыга.
— Бабушка, дай!
— Эту не дам. Это золотая кочерыжка.
— Она просто большая! Всего-навсего!
— То-то и хорошо. Мы эту кочерыжку в погреб снесём. Сбережём до весны. Потом в землю посадим.
— И что будет?
— Начнёт расти кочерыжка.
— А потом?
— Зацветёт кочерыжка.
— А потом?
— Стручки на ней созреют, в каждом стручке— семена. Много будет капустных семян.
— Ну и что?
— Семена посеем, будут новые кочаны, а в каждом кочане — новая кочерыжка. Вот что!
Продираешься через ельник, а молодые ёлочки колются:
— Не трогай нас!
— Подумаешь, тихонечко задел.
— И тихонько не задевай. Мы свою одёжку бережём.
— Да что за одёжка у вас такая особенная?
— Иголки наши зелёные — не листья. Не меняются каждое лето.
— Так что?
— Вот выросла свеженькая еловая лапка, а иголки на ней сменятся только через семь лет.
— Да, это не скоро.
— Вот и приходится беречь!
Стараемся вдвоём с приятелем Санькой — собираем орехи. Одному собирать неловко: орешник высокий, не допрыгнешь. А тут я хватаюсь за ветку, нагибаю её к земле, а Санька обрывает орехи. Сразу двумя руками действует.
Я говорю:
— Ты прямо как белка!
— Нет, — говорит, — белки хитрей работают.
И впрямь: попадаются нам кусты, где ни одного полного орешка нету. Все пустые.
Белки обобрали куст. Хорошие орехи унесли, а пустышки нам оставили.
Пустой орех от полного — который с вкусным ядрышком— никак не отличить. Висит на ветке такой же коричневый, такой же лоснистый, в таком же кружевном воротничке.
И только когда сорвёшь, то почувствуешь, что он подозрительно лёгонький.
Раскусишь — а внутри ядрышка нет, одна труха...
Да, Санька, пожалуй, правду говорит про белок.
Он хитрый, Санька, удивительно хитрый. Но всё равно обманывается, рвёт сейчас пустые орехи. Сердится, когда раскусит.
А белки, что побывали на этом кусте, не обманывались. Они спокойненько отличали пустой орешек от полного. Не рвали, не взвешивали, не раскусывали. Будто видели сквозь скорлупу...
Насквозь видели.
Вот где хитрость-то!
Вы, наверно, замечали — все деревья в лесу спокойно стоят, веткой не шелохнут. И только одна осина трепещется. Дохнёт самый незаметный ветерок — и уже завертелись, засуетились листья.
Они подвешены на длинных черешках. Будто на гибких ниточках. Будто нарочно сделаны как флюгер — ветер ловить.